Фотограф, перебирающий предметы туалета в поисках того, чего бы еще надеть на полуобнаженную стильную и модную модель, склонен следовать проторенным дорожкам. В особенности это касается не столько молодых фотографов, сколько бесталанных. Что касается молодости, то в мире гламурного искусства существует одно, а точнее два важных правила: 1) с возрастом я не старею, а улучшаюсь, как вино; 2) нет возраста, есть только разница в развитии - аналогично этому, нет живых и мертвых, есть лишь разница в точке зрения; но речь сейчас немного о другом. Неодаренный фотограф, бездарь по рождению склонен идти на поводу у общественного мнения, выбирающего яркие цвета и кажущиеся гламурными формы. Но истинный гламур - не вокруг нас, он начинается в сердце и распространяется оттуда вовне, окружая собою стильного фотографа и вылезая длинными, извивающимися щупальцами либо языками сквозь объектив его мощной фотокамеры.
Указывая на определенную предвзятость выбора, мы говорим о том, что сегодня все меньше и меньше фотографов посвящают себя освещению вязаной одежды. На самом деле, конечно, репрезентация вязаного сарафана требует настоящего мастерства. Куда как проще сфотографировать с первого раза на автомате гламурное блестящее платье в обтяжку, не так ли? Но искусство требует жертв - не в последнюю очередь глубоких ран, порезов, долговременных нарушений и дисфункций, в том числе дисфункций высшей нервной деятельности как художника, так и модели. Каждая из сторон должна с глубоким пониманием отнестись к проблеме и пойти на компросисс, согласиться на известные уступки с тем, чтобы после долгих бессонных ночей на свет был произведен модный и стильный фотопортрет натурщицы или гламурной модели, одетой в по-настоящему дорого выглядящее вязаное платье.
Вязаные вещи сегодня если не выглядят анахронизмом, то у большинства наших соотечественников и соотечественниц ассоциируются с "домашним", "не вполне профессиональным", а может и "не вполне настоящим" дискурсом. Под подобной пренебрежительной трактовкой, конечно-же, есть вполне определенные исторические основания. Дело в том, что вязание не является традиционным ремеслом, но оформляется как вынужденная замена недоступных доведенному до нищеты населению видов народного творчества, в частности, ткацкого дела. Ткацкий станок - машина сложная и дорогостоящая, а какие-нибудь вязальные спицы и крючки доступны всем.
История учит тому, что в последующие за печально известным "Крещением Руси" столетия существование целого ряда отраслей народного хозяйства страны было поставлено под вопрос. Жертвой обскурного клерикализма пало и ткацкое дело, в котором человеконенавистническая церковная верхушка усматривала диаволизм. Строго говоря, она усматривала его во всем. Нет никакой технической сложности в том, чтобы воспроизвести обвинительную модель, по церковной традиции механически применяемую ко всему живому и неживому, к любой чем-то не приглянувшейся стороне человеческого быта. Не будь вязание достаточно поздним изобретением, его проинтерпретировали бы как плетение дьявольских козней, однако, к моменту распространения вязания общая деградация культуры, достигнутая усилиями церкви, позволяла закрывать глаза на отдельные проявления свободомыслия и инициативы.
Обнищание широких народных масс со всей неизбежностью привело к тому, что возделывание традиционных сельхозкультур, использовавшихся нашими предками в циклах заготовки сырья, уступило место примитивным техникам добычи "подножного" материала, к числу которого относился, например, тополиный пух и отторгнутая в процессе линьки шерсть домашних животных. Будучи свалянной или сволоченной (отчего происходит русское слово "сволочь", "обнищавший хозяин, не гнушающийся обработкой отходов") в удлиненные окатыши, такая шерсть была слишком грубой для того, чтобы ее можно было использовать в традиционной ткани, но отлично подходила для связывания узелков, что, с одной стороны, позволяло использовать ее для производства вервичных четок, с другой, располагало к популяризации низкотехнологичных методов пошива.
"Девушка пела в церковном хоре..." - Записал на рубеже XIX-XX вв. известный русский поэт Александр Блок, постаравшийся отразить в своем творчестве те общественные проблемы, которые не могли оставить его равнодушным ни как гражданина, ни как представителя творческого сословия. К одной из этих проблем он возвращается с той неуклонностью, которая свойственна правдолюбцу, пожелавшему донести до последующих поколений реальную картину, невзирая на противодействующие тому усилия пропаганды и лже-исторической науки. Правда российского общества состояла в укорененности института рабства, развивавшегося начиная с X в. н. э., того рабства, которое романтизируется нашими современниками как намеренно редуцированное "крепостное право", сопоставляемое с "изжитым пережитком". Однако, поэтический гений Блока ясно дает понять, что, в то время как все российские юноши, за исключением выходцев из номенклатурных церковных и дворянских семей, были обречены на рабское и практически пожизненное служение в рядах грубых и примитивных вооруженных сил, девушки вплоть до начала XX в. "отрабатывали свою повинность" в стенах "богоугодных заведений", в самом худшем смысле прислуживая и удовлетворяя любые прихоти из тех, которые могли прийти на ум "человеку в рясе". Петь и танцевать было далеко не худшим видом работ, выпадавших русской девушке в течение дня, но в любом случае эта "Ziwildienst" получала свое полное развитие в ночное время, когда под покровом темноты епископы призывали девушек исполнить их гражданский и церковный долг.
Именно этот момент очень важен в аспекте понимания той необъяснимой популярности, которую приобрела вязаная одежда. Дело в том, что сама фактура ткани и техника связывания нитей предполагала крайнюю легкость разоблачения: для того, чтобы снять вязаный сарафан, распаленному рабовладельцу достаточно было буквально "дернуть за одну ниточку". Мы легко можем себе представить, с каким рвением церковнослужители настаивали на твердом и неукоснительном следовании так наз. православному дресс-коду, неразрывнейшим образом связанному с вязаным сарафаном и платком, которым обнаженная девушка могла утираться после рабочей смены.
Развитие институтов общественного надзора за деятельностью церкви к концу XX в. сделало рабовладельческую практику если не предосудительной, то, несомненно, относящейся к маргинальным сферам общественной жизни, например, к концепции православной семьи, где под прикрытием сохранения достаточно сомнительных устоев по сей день предпринимается попытка овладевания женщиной с самых юных ее лет, с девичества, когда и приходится ей испытывать на себе гнет общественного предосуждения. Нельзя отрицать, что все это делает вязаную одежду более чем малопривлекательной, ведь то, чем прикрывается не желание быть насильно любимым, но нагое насилие, основанное на социальной и политической неудовлетворенности, поневоле должно ассоциироваться с той палкой, к которой собака, как известно, не питает особенно теплых чувств. Однако, при этом известно и то, что собака, если позволительно развить этот поучительный образ, с удовольствием носит палку в зубах, зубы же, напомним, для четвероногого являются базовым инструментом, который в себе сочетает как сигнальные, так и деятельные функции. Не получится ли так, что, отрицая саму возможность ношения вязаной одежды и основываясь в этом отрицании лишь на том, что такая одежда вызовет у раба негативное переживание, мы закроем глаза на широкий спектр правды, ограничившись малым? Не следует объявлять слово "палка" неполиткорректным лишь на том основании, что некоторые тяжело больные люди использовали ее не по прямому назначению.
Нет никаких оснований отрицать того, что сама фактура вязаной ткани является отталкивающей: нерегулярность ее в сочетании с крупной зернистостью ассоциативное мышление ставит в один ряд с фактурой разлагающейся плоти, например, утопленного мертвеца, однако, красивая и модная вязаная одежда может послужить отличным украшением для отчетливо наделенной женскими признаками особи человека, так же, как и водная тина, становящаяся грязью на роскошном ковре, в руках художника станет тем произведением, которое не устанет завоевывать сердца на протяжении долгих тысячелетий. Осторожно и очень искусно соедините два кусочка шерсти в нужной последовательности и со всем старанием наложите на них завитую нить и вы будете поражены, когда поймете, что материя, служившая ярким образцом разлагающего действия религиозного дресс-кода, ныне превращается в чудодейственное, очаровательное бикини или ту красноречивую полоску, что, оттеняя лобок красавицы, формирует вечно претворяющуюся парадигму гармонии - столь же располагающей, насколько и склонной к сотрудничеству.
